weiss_edel

(эротическая фантазия)

Начало: гл. 1, В ресторане LJ, DW

Предыдущая: гл. 4, Выйти из кокона LJ, DW

Фотосессии возобновились и потекли, но уже по другому руслу. Если раньше, при съёмке коллекции, это было катящееся в авральном режиме колесо, то теперь - размеренная медитативная прогулка. Без спешки. Наслаждаясь каждым моментом. Творческие идеи тщательно и вдумчиво обсасывались как карамелька, до извлечения максимальной сладости. Встречались раз в неделю, принося с собой какие-то задумки.

Увлечённо режиссировали жанровые сценки. Привлекли Марину и пробовали парные портреты со всеми мыслимыми сочетаниями костюмов и их отсутствия. Неровно бьющий фонтан фантазии то редел, то искрился брызгами. Бывало, Алексей приносил какую-нибудь забавную идею, что-нибудь стильно-эстетское, графичное. А иногда Лина прибегала возбуждённая, распираемая какими-то своими специфическими фантазиями, обычно остро-эротичными и с трудом высиживала пока Марина закончит её подготовку - всякий визаж-макияж. Когда она окончательно освоилась, разыгралась, в её движениях появилась какая-то ранее не виданная пантерность, абсолютно совершенная бархатная вкрадчивая грация. Он подумал, что никогда раньше она не доходила до то такого уровня раскрепощения. Ему нравилось конструировать пространство кадра, обуздывать геометрию рук, ног, пальцев, превращать их в высказанную мысль. Расставив блики на коже, на губах, в волосах, заставить их играть его игру, подойдя вплотную, разглядеть и передать на снимке мельчайшие волоски и складки кожи. Природная грация помогала ей сохранять фотогеничность в самых неожиданных, сложных положениях тела. Иногда у них получалось даже, наверно, слишком откровенно, с задиранием ног, или при съёмке снизу, или совсем вплотную. Но, похоже, именно тогда она получала особенное удовольствие.

Порой, от какой-то мелочи, вроде вздрогнувшей мышцы на задней поверхности бедра, у него вдруг перехватывало дыхание, неожиданно остро ощущался сюрреализм происходящего, требовалось усилие, чтобы снова сфокусироваться на работе.

Алексей обрастал фотохозяйством: то и дело покупал какие-то новые осветители, рассеиватели. Не то чтобы матерел как профи, но как мог совершенствовался, делал свой вклад на пути к идеалу, которому требовалось три составляющие - модель, студия и его умение. Увлёкся этюдами: щёлкал затвором не только в студии, но и во время обсуждений, обедов и просто отдыха, надеясь случайно поймать новую тему, ракурс, позу. Пусть не те освещение и фон, главное - идея, за которую можно уцепиться. Лина совсем перестала замечать вечно сфокусированные на ней лупоглазые линзы, бдительно следившие за каждым шагом, момент за моментом подробно документировавшие её существование. Это пошло на пользу - в образы точно долили какого-то важного ингредиента - ртутно-подвижной искристой живости.

Марина частенько пристраивалась где-то сбоку в тени с блокнотом и карандашом. Невидимая и неслышная она высматривала что-то своё в контурах и полутонах, склонялась над белым листом и заполняла его линиями и штрихами.

Придя, Лина спешила поскорей выпрыгнуть из своей тряпичной обёртки, из фантика одежды. Сбросить сразу всё лишнее, душем смыть малейшие следы и намёки, выпорхнуть новорожденной Афродитой, чтобы потом скакать по дому исключительно и только голышом, с щенячьим восторгом наслаждаясь отсутствием прослоек между собой и вселенной. Впрочем, Афродита - сравнение не очень удачное. Лучше подойдёт Пеппи-Длинный-Чулок. То же озорство, хоть и без чулок. И веснушек. Алексей посмеивался над тем, с каким детским упрямством она отстаивала своё право не надевать вообще ничего. Даже когда им всем уже было совсем ни до чего, и когда, валясь с ног, объявляли перерыв, поднимались из подвала к дневному свету, наливали себе по стакану сока или белого вина и шли в гостиную упасть на диваны. Об одежде, словно очнувшись и тут же поскучнев, вспоминала только тогда, когда приходило время собираться домой.

Наснимав какую-нибудь сотню кадров, они бежали к компьютеру, придирчиво их изучали, горячо споря, отбраковывая неудачное, оставляя считанные единицы. Обычно он сидел перед экраном, водил мышкой и давил на кнопки, а она стояла за спиной, оттуда нагибалась вперёд и тыкала пальцем в экран. При этом её грудь мягко ложилась ему на плечо. Похоже, ей нравились щекотные ощущения от соприкосновения голой кожи, особенно соска, к инородным поверхностям из мира других людей. Иногда она в запале даже ставила одну ногу на стол. Совсем рядом перед ним блестели лакированные ногти, мягкие подушечки пальцев напряжённо цеплялись за край стола. "Неужели ей так действительно удобно?" - думал Алексей. Щекой он ощущал поток тепла от её бедра и совсем близко подрагивали полураскрытые лепестки под выпуклым мыском лобка. Возможно, это и не было ей особенно удобно, но побеждало наслаждение от заполнения пространства своим телом, стыковки своих выпуклостей и вогнутостей с соответствующими неровностями внешнего мира. Мысленно он улыбался трогательной доверчивости её эксгибиционизма.

Однажды в середине августа, когда лето решило окончательно оторваться и раскочегарилось до белого каления, Лина влетела из горячего цеха, каким была улица, вся покрытая испариной. На ней было облегчённое до предела фиолетовое платье с огромными разноцветными цветами. Платье было полупрозрачное, ясно проступали узкие трусики и тёмные кружки сосков. Марина сказала: "О!" и не нашлась как продолжить фразу. Хотелось сказать комплимент и, в то же время, как можно поощрять такое явное хулиганство?
Глаза Лины сияли радостным нетерпением, а в руках были два бумажных пакета. Она протянула их Марине:

- Я принесла немного угощений. Сегодня у меня день рождения, и я подумала, что, может быть, вы не откажетесь отметить его со мной?
- Разумеется. Поздравляем. Но как же мы без подарка?
- Никаких подарков! Положите, пожалуйста, это всё в холодильник, а я быстро приму душ и буду готова работать.

Она схватила халат и убежала в душ. Марина и Алексей переглянулись:
- Что-то надо придумать, чтобы сегодня было не как всегда, чтобы праздник - состоялся. Какие будут идеи?
- Отчего-то надо оттолкнуться. Может, Клеопатра?
- М-м-м. Тема богатая. Сделаем ей причёску и макияж в стиле Клеопатры. Ну и всю обстановочку организуем, чтобы соответствовала.

Распаренную после душа Лину встретил Алексей в несложном египетском прикиде и с наскоро состряпанным опахалом. Наряд Марины состоял из импровизированной египетской юбки. Церемонно поклонясь, они экскортировали её на задний дворик, где вокруг шезлонга, покрытого шёлком, уже курились ароматические палочки. В облаке благовоний был устроен спа-салон с фараонским великолепием. Когда они в четыре руки умащивали пахучими маслами каждый сантиметр её кожи, Лина перешла в состояние полусонного блаженства, размякла полностью, позволив своим придворным жрецам делать с ней всё, что им заблагорассудится. Результат получился фантастический. Лина казалась ненастоящей, какой-то отфотошопленной куклой из фарфора или слоновой кости. Настолько идеально была уложена причёска, гладко выбриты и как будто даже залакированы до масляного блеска лобок и подмышки. Золотая пыль и филигранные чёрные обводы настолько изменили глаза, словно их полностью перерисовали с нуля.

Алексей включил какую-то загадочную музыку, за руку подвёл Лину к накрытому столу. Солнце и листья плели мозаику светотеней, она гуляла по посуде и блюдам, укалывая глаз неожиданным блеском какой-то грани.
- Где мне сесть? - спросила Лина.
- У тебя эксклюзивное место на столе. Располагайся.

Он подвёл её к маленькой лесенке, по которой она поднялась на стол. Часть стола была освобождена от посуды и покрыта цветастым ковриком с парой подушек на нём. Лина поняла, что всё это задумано для того, чтобы никакая часть её не не была скрыта столом. Поднимаясь, она соображала, какие же позы приличествуют египетской царице, и для начала села по-турецки. Получилось вполне царственно.

Алексей разлил по бокалам вино, попытался сказать витиеватый придворный тост, но запутался в высоком штиле и был дружно осмеян. В общем, тост удался.
Лина не сразу приспособилась есть и пить на уровне собственных ног и при этом не терять царственной осанки. Но к третьему бокалу вошла во вкус, расположилась с комфортом. Конечно же ей нравилась эта игра - менять позы, подставлять под обозрение разные части тела. “Вот я сяду по-турецки, а вы, зрители, полюбуйтесь аккуратными узкими ступнями, ребристыми от проступающих косточек. Или лягу по-римски на бок, опираясь на локоть, так что хорошо будет видна ширина бёдер, а груди смешно склонятся на бок.”

Марина задумчиво смотрела на Лину, покачивая бокал:
- Пожалуй, я тебя порисую.
- Конечно. Почту за честь. Я и в самом деле чувствую себя каким-то выставочным экспонатом. Так смешно. Я не могла понять, что за странное чувство возникает после того, как чьи-то руки трудятся надо мной, из моей заурядной внешности вылепляя что-то вроде принцессы. А дело в том, что я уже не совсем принадлежу себе. Я должна показывать себя людям. Вложенный в меня труд предоставляет права на меня другим. Наверное, у членов королевской семьи есть что-то подобное. Они принадлежат не только себе, но и стране. Мною любуются, я чувствую себя вознесённой на вершину, но в то же время возникает какое-то чувство, что я перед вами в долгу, что эти руки, ноги, грудь - не только мои, но и ваши. Какое-то странное растворение в пространстве. Что моё тело простирается далеко за пределы моей кожи... Ха. Сидеть без стула - это похоже на пикник.

Она сидела в небрежной позе, опираясь на отставленную назад левую руку. Левая нога, согнутая в колене лежала на столе, правое колено стояло вертикально и поддерживало правую руку с бокалом. Она чувствовала себя умиротворённо и любовалась цветом вина в бокале. А он залюбовался ею. В ней было столько мягкости... Он перевёл взгляд на её половые губы. Они тоже на вид были мягкие, невинно гладкие, немножко припухлые. В этой позе, как ни в какой другой, они были хорошо видны. Плотно сжатые, но со слегка высунутым язычком они так и притягивали его внимание. Она перехватила его взгляд, немного наклонила в смущении голову, но позу менять не стала.

Он подумал, что каждая часть её тела выглядит самостоятельной, будто обладает своим собственным характером. Складчатые половые губы показывают свой язычок, груди сидят парочкой курносых толстячков, утончённые грациозные руки, в ловкости и точности чьих движений угадывается опыт и даже мудрость, гладкие сильные ноги, полные энергии и красоты...

И вот такая разнохарактерная компания удивительным образом сливается в неделимое целое. Всё это - она, Лина. Каждая деталь, оставаясь свободной, с радостью объединяется с другими и вписывается в единый ансамбль.

Марина всё больше молчала, что-то чёркая в своём блокноте, потягивая между штрихами вино, и, прищурясь, ощупывала Лину глазами.

Слегка захмелевшая Лина продолжала философствовать:
- Знаете, какое у меня сейчас чувство? Я долго не могла его определить, но, кажется, теперь знаю. Я ощущаю себя здесь домашним животным, вроде кошки. В том смысле, что я прихожу, снимаю с себя всё и отдаю вам на хранение. И вместе со всем барахлом поручаю вам всю себя. Освобождаюсь от ответственности. Это удивительно приятное чувство. Как будто я младенец, а ваш дом - моя колыбель. У меня не остаётся ничего своего - ни денег, ни обязанностей, ни даже часов. Марина лакирует мне ногти и укладывает волосы, значит, мой внешний вид - тоже не моя забота. Мне не нужно поглядывать в зеркало, поправлять причёску, проверять что и как сидит. Во-первых, ха-ха, нечему и сидеть, во-вторых, заботливые хозяева за остальным проследят. В жизни так много приходится загонять себя в рамки, так редко удаётся расслабиться. Я почему-то уверена, что что бы я сейчас ни сделала и ни сказала, всё будет понято абсолютно правильно. Мне нечего и ничего не хочется скрывать. Мне приятно чувствовать себя у вас на ладони.

- Но именно это часто раздражает детей. Постоянная опека порождает чувство несвободы. Они мечтают вырваться в мир, где смогут отвечать за себя сами.
- Да. А потом иногда с грустью вспоминают свою детскую беззаботность. Конечно, я взрослый и независимый человек и ценю свою свободу. Но иногда так хочется побыть принцессой, чтобы тебя носили на руках и сдували пыль. Я напялю на себя свои шмотки и пойду быть взрослой, но это будет потом. А пока я маленькая чудачка. Не вредная, вполне послушная. Послушанием покупаю право ни о чём больше не задумываться.

Где-то в кустах падуба отгорел закат, чёрным парашютом спустилась ночь. Зной истончился, словно вспенился в ночное обволакивающее тепло. Мир сузился до стола и его ближайших окрестностей. Лина прихлёбывала чай из блюдца, блестя из темноты глазами:
- Интересно, а как вы воспринимаете меня? Я тут разоткровенничалась. Теперь ваша очередь.

- Твоё появление, это всегда маленький праздник. Всё вокруг просто, грубовато, обыденно. Но приходишь ты, раздеваешься догола и становится немножко светлее. Среди общей прямоугольности возникает изогнутость и плавность. Кажется даже, что предметы оживают, в их виде и расположении появляется некоторая осмысленность - теперь они элементы рамы, а ты - картина. Как, например, когда идёшь по лесу, деревья, кусты примелькались и как-то однообразно друг друга сменяют, и, вдруг, выходишь к ручью. А вокруг него - свой маленький мир, в нём всё немного по-другому, деревья наклонены к ручью, растут кусты, которых нигде больше нет. Всё наполнено немного другим смыслом, и в центре этого мирка - ручей. Он журчит, старается, заявляет о себе. Я заметил, что, общаясь с голой женщиной, хочется самому быть более искренним, открытым. Ведь она открылась, сделала шаг навстречу, надо как-то поддержать, хотя бы из соображения этикета.

И опять он поймал себя на том, что смотрит ей между ног. Очень захотелось потрогать половые губы - какие они мягкие и податливые. Он живо себе представил, как проводит пальцем сбоку, потом с другого. При этом она замрёт, не отстраняясь, а лишь прислушиваясь к своим ощущениям. Потом он проводит пальцем посередине, по самой складке снизу вверх, раздвигая губы и погружая палец во влажную, мягко обволакивающую теплоту. Она вздрогнет от прикосновения к самому чувствительному женскому органу. Но даже теперь не отстранится, а только вспыхнет, закроет глаза и повернёт лицо немного в сторону и вниз. И он почувствует бурю, растущую у неё внутри.

- О чём вы думаете, Алексей?
- О том, что, что бы там не говорили, красота женщины отлична от всех других видов красоты. На её восприятие сильно давят мужские гормоны. Женщины любуются цветами, мужчинам же цветы не особенно интересны. Зато даже не искушённые в эстетике мужчины оживляются при виде красотки. Часто, толкуя о художественных достоинствах какого-нибудь "ню", они тщетно пытаются скрыть свой к нему чисто сексуальный интерес. Даже если честно стараются.

Он впервые впустил это в себя так глубоко. Раньше в общении с Линой он всегда старался дозировать так, чтобы лёгкое возбуждение разогревало фантазию, но удерживал на той грани, когда кружение головы ещё не спутывает мысли. А тут ленивый и легкомысленный божок красного вина, вплывший в голову и там вальяжно расположившийся, начал нашёптывать, что можно гораздо больше, чем всегда, чем кажется, что если всегда себя сковывать строгими правилами, можно пройти мимо самого вкусного в этой жизни, того, ради чего только и стоит жить, что то, чего ему сейчас хочется, хочется не только ему, что девочка ждёт от него чего-то нового, шага за пределы дозволенного.
Поддавшись шёпоту, он протянул руку и потрогал впадинку между бедром и мягким валиком внешней губы. Она была мягкой и немного шершавой. “Масло уже впиталось,” - машинально подумал он. Не меняя положения тела, Лина откинула голову назад, скрывая свою реакцию.

Он обмакнул палец в вино, погрузил его между и медленно провёл снизу вверх.
Она смотрела на него в упор с насмешливым вызовом, не желая поддаваться той буре, которая уже вовсю бушевала во всех абсолютно нервах её тела. На скулах проступил румянец лихорадки. С упрямым азартом она сдерживала то, что клокотало внутри, не давала прорваться на поверхность, словно похваляясь своей властью над прибоем глубинных сил. Она получала особенный кайф от этой борьбы с самой собой, внутренне уже сдавшаяся, но остатками плывущего сознания сдерживающая подрагивающее тело.

Марина порывисто встала и сказала дрогнувшим голосом:
- Кажется, в воздухе слишком много электричества. Давайте, вы вдвоём на время сходите в спальню. Я пока уберу посуду. Только, чур, долго не задерживаться. До Алексея с трудом дошёл смысл сказанного. Когда же осознал, он уже не в состоянии был оценить этические нюансы, он просто перестал думать, подхватил на руки Лину и понёс её в спальню.

Марина тихонько прикрыла за ними дверь, сняла свой египетский прикид и стала не спеша разбирать посуду. Лину оставили спать, где её накрыл сон. Алексей вышел к Марине, обнял за плечи:
- Прости. Наверное, тебе это всё жутко неприятно.
- Да ладно, брось. Я тебя знаю слишком давно и слишком хорошо, чтобы на что-то там обижаться. Я знаю, например, что секс сам по себе для тебя далеко не так важен, как то, что происходит помимо. Нет, он, конечно, нужен для разрядки, но романтическая прелюдия и вообще отношения, эстетика образов, действий, контакты душ, гораздо важнее. Ты же романтик чёртов. А в этом смысле всё началось уже давно и, можно сказать, теперь уже очень запущено. Но, хорошая новость для меня - мы с Линой совершенно разные и занимаем практически непересекающиеся ниши в твоём сердце, так что беспокоиться не о чем. У меня тоже есть какие-то новые, свежие ощущения. Мы так давно вместе, что нагота стала слишком обычным делом. А тут опять щекочущее чувство стеснения, которое надо преодолеть. Я чувствую его в Лине и невольно заражаюсь им сама. Причём я заметила по себе, самое острое ощущение рождается тогда, когда только один человек в компании голый. Тогда особенно очевидным становится ломка стереотипов, намеренное нарушение границ. Я чувствую, как это будоражит ей нервы, и передаётся мне.

Окончание: гл. 6, Расставание (LJ), (DW)